Путь

[~Нарцисса~]

Лаэрт не находил себе места. Все было как-то неправильно.
С тех пор, как он вернулся в отцовский дом, прошел почти месяц. Время, отпущенное королевскому гвардейцу на то, чтобы навестить семью, подходило к концу. Лаэрт был на службе не первый год, и служба ему нравилась. Он был на хорошем счету у капитана и мог надеяться на высокое звание в будущем, а там и до собственного земельного надела недалеко. Отец гордился им, Сарт хвалил, мать ходила с влажными глазами и светилась от счастья.
Все случилось неожиданно. Лаэрт проснулся и ощутил неясную тоску. Как будто все, что он делал и чем жил, оказалось неправильным, бесцветным. Еще вчера он с нетерпением ждал возвращения в столицу, теперь даже мысль об этом казалась невыносимой.
Лаэрт маялся.
Первой его беспокойство заметила мать, но промолчала. Сестры поглядывали с тревогой, отец хмурился. Близился день отъезда, но Лаэрт часами бесцельно бродил по дому, по саду, сидел в библиотеке, уткнувшись в одну страницу, бросал нож в тренировочную колоду и никак не мог взять себя в руки. Когда же у него все-таки выходило заставить себя собираться в дорогу, он долго перебирал вещи, вертел в руках то короткий кинжал с золоченой гардой – знак особого доверия короля к своим гвардейцам, то накидку с королевским гербом, то парадный мундир, и его снова и снова одолевало неясное чувство тоски. Лаэрт гнал его и со злостью бросал вещи в сундук, а оно сквозняком гуляло в груди и билось в ребра. Тогда Лаэрт оставлял в покое сундук и снова шел куда-нибудь, стараясь не думать о возвращении на службу. Слуги шарахались от него. Лаэрта тянуло в конюшню. Он гладил Скора по гриве, брал в руки сбрую с королевскими гербами… «Не то, темные силы, не к чему тебе в таком долгом пути королевские гербы!»
Стало тихо. Лаэрт не сразу понял: затих гулявший в груди сквозняк.

- Зачем вам все это, господин, когда до столицы два дня пути? – удивился конюх. Лаэрту невыносимо сдавило грудь.
- Путь будет долгим, - выдавил он, и сразу стало легче. Как будто в душной комнате открыли окно.
Конюх посмотрел на него с удивлением, но смолчал. Все знали, что Лаэрту скоро возвращаться на службу и что ни в какое другое путешествие он не собирался. Слухи поползут, подумал он, и в груди потеплело. Слухи – это было правильно.
Лаэрт вернулся к себе, достал дорожный плащ, накинул на плечи. Да! Да, светлые боги, он почувствовал себя… нормально! Еще нужен не сундук… вообще, нужно отправляться в путь налегке, но взять все необходимое. Нужно правильно рассчитать, что действительно нужно, что нет… С удивлением и облегчением Лаэрт понял, что это-то как раз не составит труда: «не то» сразу отзывалось в груди сквозняком, и Лаэрт с чистой совестью оставлял бесполезную вещь дома. Как будто что-то вело за руку.

Отец выслушал его, долго хмурился, а потом сказал:
- Плохо.
Лаэрт был готов к этому: сейчас отец скажет, что он мается, что в его возрасте нужно быть серьезнее и не придумывать всякую ерунду, а поступать в соответствии со своим долгом, а его, Лаэрта, долг сейчас – отправляться в столицу…
- Плохо, - повторил отец. – Ты слышал о Пути?
Конечно, о Пути Лаэрт слышал. Да все о нем слышали, читали и знают, что раз в жизни некоторых людей зовет Путь, и никуда от него не деться. Тот, кого однажды позвал Путь, вовек не найдет себе места, пока не последует зову, он будет метаться, пока или не примет Путь, или не умрет от тоски. Лаэрт думал, это просто легенда.
- Нет, - вздохнул отец, - мне еще мой дед рассказывал. Был у него друг, служили вместе. Жил себе, жил… Женился, детей родили, отцовское имение унаследовал, все у него складно было… А тут вдруг сорвался с места и поехал куда глаза глядят. Не могу я так больше, сказал, чую, помру, если останусь. Жена его и в ноги падала, и рыдала, и поперек ворот ложилась… А тут на заре одноногий моряк в двери постучал. Слышал, говорит, что в Путь собираешься, я тебе попутчиком стану. И выехали в то же утро. Говорят, на корабль подались матросами, а потом он капитаном стал, жене письма приходили и жемчуга, и платья из тканей заморских. Выбрасывала все, да соседям раздавала, ох, дурная баба...
Отец махнул рукой.
- Думала, соврал ей и к молодой ушел. Дурная баба…
Лаэрт осторожно спросил:
- А как узнать точно: Путь зовет или…
- Или дурь в голову ударила! – закончил отец. – Ты куда собрался ехать?
- Не знаю еще.
- А вещи-то собрал…
- Собрал, - Лаэрт замялся. Когда он готовился в путь, все казалось логичным и правильным. Сейчас, рассказывая все это отцу, Лаэрт чувствовал себя идиотом. Куда он собрался, зачем? Как быть со службой?..
- Наверное, все-таки дурь, отец. Пойду лучше в столицу собираться…
Лаэрту вдруг стало тесно в собственных ребрах. Как будто камнем придавило, и вдохнуть не может.
- Плохо, - отец тяжело вздохнул, встал и вышел из кабинета.

- Да что ж ты несешь-то, совсем, что ли, ума лишился?!
Мать рыдала в голос. Лаэрт остановился у двери.
- Какой еще Путь?! Демоны Бездны, да как же можно, он же молодой совсем! Не пускай! Не пускай его, ты отец, он тебя послушает!
- Не реви, женщина, - голос отца сел. – Ты разве не знаешь: кого Путь позвал, тому нельзя препятствовать, сама Судьба его ведет, а Судьба никогда не прощает тех, кто мешает ей исполниться.
- Пусть не прощает! – не унималась мать. - Пусть накажет меня, но он пусть останется и живет по-человечески!
Мать снова зашлась плачем.
- Нельзя ему теперь по-человечески, - тихо проговорил отец. – Путь его позвал.
- Да ты знаешь, что на этом Пути с людьми-то случается?! Ты мне скажи, хоть один вернулся домой живым и невредимым?! Нет же! Тот пошел и сгинул в пещерах под Драконьей Пастью. Другой пошел и убил судью, за что его потом казнили. Третий пошел – и с ума сошел, на болота подался, стал травником каким-то…
Отец тяжело вздохнул:
- Дурные вы, бабы, вот дурные – что с вами делать! Тот судья был взяточник и душегубов отпускал! А тот травник лекарство от желтой язвы нашел на своих болотах. Ты бы хоть книжки почитала… Путь всех для пользы зовет…
Лаэрт тихо отошел от двери, так и не решившись постучать.

Один рыцарь отправился в Путь, дошел до южного берега и в портовом городе нанял корабль. Он плыл тринадцать дней без компаса и карт, пока не пристал к маленькому скалистому острову посреди моря. Ничего на том острове не было, кроме голого камня, но рыцарь приказал камень копать и нашел золотую жилу. Все королевские ученые на смех его подняли, мол, сказки это все, а он разбогател, снарядил новые корабли и снова отправился в море… Но больше ничто его никуда не звало, и ничего больше он не нашел.
Другой человек, монах, скинул рясу и отправился куда глаза глядят, дошел до илтанской границы и поставил там камень. Перестало звать и его, а через двадцать лет, когда с Илтаной война чуть не разразилась, в тот камень ударила молния и убила притаившегося за ним командира отряда илтанских диверсантов. Король Илтаны счел это знаком судьбы, и войны не случилось.
Один крестьянин бросил пашню и ушел, в чем был – в рубахе, лаптях и с серпом, дошел до столицы и попросился к королю. Стражник преградил ему путь, а на него со стены обрушилась каменная горгулья и прибила насмерть. Все поняли, что сама Судьба ведет того крестьянина, и пустили его к королю. А он взял да и убил короля серпом. И после него стал править его сын, и вошел он в историю как мудрый и справедливый король. (Историки до сих пор спорят, был ли тот крестьянин рукой Судьбы, или это был простой заговор).
Лаэрт закрыл книгу и убрал ее на край стола.
Некоторые, конечно, совершили великие дела… Но немало было и тех, кто отправился в Путь, шел-шел, а потом вдруг Путь перестал его звать. И так и не ясно было, зачем он шел, куда и что должен был совершить. И совершил ли…
А, может, Путь звал их, чтобы они в это время чего-то не совершили там, где они остались бы, если бы не услышали зов?

…и надеюсь, что на своем Пути я буду не менее полезен Его Величеству, чем в гвардии».
Лаэрт подписал и запечатал письмо.
Весть о том, что он отправляется в Путь, разлетелась по всему графству и достигла, наверное, соседей. То ли слуги проболтались, то ли сестры…
- Так всегда случается, - бросил Сарт, - тут и болтать не надо. Все равно все узнают, что где-то какой-то олух собрался в Путь.
В голосе Сарта была зависть, ее трудно было не заметить. Сарт привык считать себя наследником, особенным, избранником Судьбы… А тут избранником Судьбы вдруг стал младший брат, и Сарту это не давало покоя – это чувствовалось. Интересно, думал, Лаэрт, ведь у Сарта есть отцовское наследство, двое сыновей и жена в тягости, ему бы радоваться, что не его Путь позвал, да он бы и не смог просто так уйти. А нет, зависть его ест – не он избранник…
Сборы подходили к концу, Лаэрт чувствовал. Теперь, когда он делал что-то правильное, не просто стихал в груди сквозняк - на его место приходили тепло и радость. Путь звал уже не тоскливо, Путь был светел и чист. Лаэрт ходил к воротам и ждал, что он ступит за порог и поймет, куда идти. Но пока Путь молчал.
- Попутчик нужен, - говорил отец. – Всегда на заре приходит попутчик, со всеми так случается. Для того все вокруг и узнают о затее путника…
- И что, кого-то еще вот так же зовет? – спросил Лаэрт.
- Не зовет, а если бы звало – он сам был бы путником, а не попутчиком. Нет, попутчик по доброй воле идет. Хороший попутчик – это уже полдела, помяни мое слово. А то, знаешь ли, за таким вот бесноватым, которому на месте не сидится, только всякий сброд и увяжется. Кому терять нечего. А потом жаренным запахнет, они с пол-Пути и сворачивают, и поминай, как звали. Попутчику что, на нем никаких обязанностей перед Судьбой нет, она его не звала, она не его ищет.
- Зачем они тогда идут? – Лаэрт удивился. – Без зова, не за своей судьбой? Не страшно им?..
- Всегда есть кто-то, кому здесь страшнее оставаться, чем в Путь.

Он уже стоял в воротах, когда Лаэрт вывел из конюшни Скора и Ягоду. Лаэрт знал, что он придет сегодня, он понял это, как только открыл глаза.
Парню было лет семнадцать, наверное, он был худой, с тонкой костью – это было видно, хоть тот и нацепил на себя турнирные доспехи. Наверное, отцовские, подумал Лаэрт. На поясе его висел добротный меч, за спиной - арбалет, да и сам он держался хорошо. Видно было, что хоть в доспехах парень ходить не привык, но настроен решительно. Глаза дерзкие, горящие, лицо хоть и бледное, но волевое. Отчего-то Лаэрту показалось, что попутчик он надежный.
- Ну и слава Светлым богам, - вздохнула мать. Отец тихо посмеялся в седеющий ус, но ничего не сказал, только похлопал Лаэрта по плечу: крепись, мол. Почему?
Он подал попутчику Ягоду. Парень молча закрепил у седла свою поклажу, забрался на лошадь. В седле хорошо держится, подумал Лаэрт, это главное, дорога будет долгой.
Мать и сестры в голос зарыдали и кинулись Лаэрту на шею, Сарт стоял в стороне, а потом тоже подошел и обнял брата. Последним подошел отец, крепко прижал Лаэрта к груди:
- Пусть хранят тебя Светлые боги.
Лаэрт молча кивнул. Слов не хотелось. Он сел на Скора, и не сговариваясь они с попутчиком развернули коней к воротам.

К одному человеку в ворота постучал старик. Он был совсем дряхлым, еле волочил ноги. Путник отдал ему своего коня, а сам пошел пешком. Через три дня путник подвернул ногу, и им пришлось ехать верхом вдвоем в одном седле. Через неделю конь издох, на другого денег не было, и пошли они пешком. В Косом Лесу напали на них разбойники и убили.
К другому в попутчики напросился крепкий парень из портовых работников. Шли они месяц, пока в одном придорожном кабаке не напились вдвоем да не поссорились из-за чего-то. Там его попутчик и пришиб здоровенным кулаком.
Еще один взял в попутчики соседскую девку. Та всю дорогу проревела, что тяжело, далеко и не надо ей это все, в одном селе развернулась и пошла домой. На дороге перехватил ее старший сын местного кузнеца, обнял, успокоил и уговорил подождать. Через неделю свадьбу сыграли. Сидел путник за свадебным столом, молодых поздравлял – там его Зов и оставил. Так и вернулся в родной городок ни с чем.

Ехали молча. Парень уже через час пути как-то осунулся, устал. Не мудрено, в турнирных-то доспехах. Лаэрт улыбался про себя, но заговорить с попутчиком не спешил. Сейчас ему казалось правильным ехать и молчать, и они молчали. Вокруг тянулись густые леса, земли эти были мирные, разбойников не водилось, волков тоже. Лаэрт думал, что в балладах о великих героях в начале обязательно должны быть или волки, или разбойники, и он, Лаэрт, конечно, герой, одним ударом меча должен разрубить не менее троих врагов, а его верный друг храбро прикроет его спину от коварного удара раненного вожака, которого Лаэрт из милосердия оставит в живых...
Сделали привал.
- Не могу больше, - выдохнул попутчик и отошел за густые заросли молодого кустарника. Голос у парня был совсем детский.
Загремели доспехи. Лаэрт совсем развеселился.
- Тебе помочь? – крикнул он.
- Справляюсь.
Скоро попутчик появился на поляне с грудой железа в руках.
- Что мне с этим делать? Тебе Судьба на ухо шепчет, спроси ее, нужно это нам или зарыть под дубом?
- Жалко, - хмыкнул Лаэрт, - они дорогие.
- У отца еще три таких же, - махнул попутчик, - не обеднеет. Это ему от зятя подарок был, все равно в груди маловаты. Ну, или, хочешь, продадим кому-нибудь?
Лаэрт улыбнулся, хотя самое время ему было забеспокоиться. Мальчишка был совсем молодой, да еще и из очень знатной семьи, явно не привыкший спать под открытым небом и совершать долгие путешествия. Но Лаэрту он нравился. У парня не было страха перед трудностями.
- Иди, набери веток, костер разведешь.
Разводить костер он не умел, но ветки выбрал хорошие. Ломал об колено, это явно давалось ему нелегко, но парень старался. Темные волосы, обрезанные до подбородка, мешали ему, лезли в глаза и заставляли думать, что раньше он носил другую прическу. Охотничий костюм на нем был очень уж щегольской, кожаные перчатки больше мешали, и когда попутчик снял их, Лаэрт немного приуныл - руки у парня совсем никуда не годились: узкая ладонь, тонкие пальцы, ни единой мозоли, будто он и меч-то в руках держал только по праздникам.
- Тебе лет-то сколько? – спросил Лаэрт.
- Девятнадцать.
- Много, - сказал Лаэрт вслух, про себя добавив, что в таком возрасте стыдно иметь такие руки и отправляться в дорогу в отцовском снаряжении.
- И ты туда же? – зеленые глаза попутчика сузились, в голосе послышалось раздражение, и Лаэрт решил сделать вид, что никогда не задавал ему этого вопроса. Помолчали. Попутчик возился с костром, Лаэрт поставил на огонь котелок, покосился на руки попутчика. Белые пальцы покрыла сеть тоненьких царапин, он умудрился израниться, подбрасывая в костер сухие ветки с острыми сучками.
- Ты из арбалета своего стелять-то умеешь?
- Отец брал меня на охоту, стреляю я неплохо, - ответил попутчик. – С мечом похуже, но если надо будет, я буду биться.
- Ты же понимаешь, что такое Путь? – серьезно спросил Лаэрт.
- А ты сам-то понимаешь?
Лаэрт промолчал. Прав был попутчик, Лаэрт не понимал до конца, куда и зачем он идет. Но у попутчика, в отличии от Лаэрта, был выбор, ему идти было вовсе не обязательно… отчего он бежит?
- Звать-то тебя как? – спросил, наконец, Лаэрт.
- Лира.
Лаэрт удивленно поднял брови.
- Так это женское имя.
- А ты хотел, чтоб меня мужским назвали? – удивился попутчик и вдруг рассмеялся звонким девичьим смехом.

Лире было девятнадцать, и разговоры о том, что ей давно пора замуж, надоели ей до такой степени, что она давно подумывала о побеге. Не то, чтобы Лира мечтала о ратных подвигах или высоких достижениях в науках, Лира была умна и здраво оценивала и свою пользу на поле боя, и свои исследовательские способности. Лира вовсе не относилась к тем странным женщинам, которые всю жизнь пытаются кому-то доказать, что они не хуже мужчин (как будто кто-то правда считает, что они чем-то хуже), она и сама, как любая романтичная молодая девушка, мечтала о любви, семье и мужчине, которым она могла бы гордиться. Просто такого мужчины она до сих пор не встречала.
Три месяца назад к ней посватался герцог Илонский. Ее отец, конечно, с радостью дал свое согласие и стал готовить свадьбу. Герцог показался ему достойнейшим из претендентов на руку Лиры, за ним тянулась слава отважного полководца, грамотного правителя и обладателя многочисленных богатств.
- Уже и платье сшили, гости должны были съехаться со всего Залесья. Я и плакала, и в ноги отцу падала… страшно вспомнить.
- А чем плох-то герцог?
- Да всем он плох! Ты бы его видел…
- Некрасив?
- Не в том дело. Красив. Молод. Умен.
- Так чем плох-то?
- Злой он.
Лира замолчала. Тихо потрескивал костер.
- Когда по округе поползли слухи о том, что кто-то в Шоре собирается в Путь, я поняла, что это мой единственный шанс.
Лира выжидала момента. Походные вещи (костюм для охоты и отцовские турнирные доспехи – свадебный подарок герцога Илонского) дожидались своего часа, Лира только отметила про себя, что возьмет, а в комнату свою перетащила все лишь в последнюю ночь. Служанка побегала по городу, слушала и расспрашивала на рынках и в харчевнях и на третий день принесла вести: Лаэрт Стром, младший сын барона Шорского, гвардеец Его Величества, имение барона в шести днях пути верхом.
Лира боялась, что не успеет, что гвардеец уже взял себе попутчика. Еще больше она боялась, что он не захочет брать в Путь бесполезную девчонку, что прогонит ее и станет дожидаться более достойного попутчика, но не попытаться она не могла. Медлить было нельзя, и той же ночью Лира не без помощи верной служанки собралась в дорогу. Горизонт едва подернулся сизой дымкой, когда Лира спустилась во двор отцовского имения – в охотничьих штанах, в высоких кожаных сапогах, с мечом и арбалетом, громыхая турнирными доспехами так, что было наивно надеяться не разбудить последнюю мышь в подвале. Отец стоял в дверях, тоже при полном параде.
- Бежать надумала?
Лира молчала.
- И далеко ты убежишь? Ты же трех дней без ванны не проживешь, глупая.
Лира сжимала арбалет.
- Садись, поговорим, - отец всегда умел убедить в своей правоте. За это его ценил король, не редко отправлял на важные переговоры и редко позволял советовать себе. Лира не двинулась с места.
- Чем тебе так не мил герцог? Или ты знаешь кого-то лучше? Ну, расскажи мне, посмотрим…
- С дороги, - Лира не узнала свой голос.
Отец нахмурился.
- Я отправляюсь в Путь с Лаэртом Стромом. Кто станет на Пути у выбранного Судьбой, того она сама своей рукою… - Лира говорила быстро, страшным шепотом, отец хмурился больше и больше.
- Не тебя позвала Судьба, - сказал он наконец, - значит, тебе-то как раз можно помешать.
И отец сделал шаг в сторону, открывая Лире дорогу.

Лаэрт расстелил на траве походные одеяла. Скверно выходило: ночи стояли еще холодные, он-то думал спать с попутчиком спиной к спине, сохраняя тепло вместе.
- Почему нет? Что нам мерзнуть теперь?
Лаэрт промолчал.
- Я тебе обещаю, - сказала Лира серьезно, - ты даже не заметишь, что я женщина.
И Лаэрт с удивлением понял, что она все еще боится, что он прогонит ее, что придется возвращаться к отцу и жениху, да еще и всю жизнь потом вспоминать не состоявшийся поход. Лаэрт молча сдвинул вместе одеяла.
Они легли рядом с тлеющим костром, от углей все еще шел жар. Лира сразу же уснула, подложив под голову скрученную куртку. Лаэрт, знавший, как холодно бывает ночью в это время, свою куртку снимать не стал.
Одного он понять не мог. Сколько он не считал, по всему выходило, что Лира впервые услышала о Путнике на неделю раньше, чем Лаэрт засобирался.

Одного человека позвал Путь. Стал он вещи собирать да коня седлать, а жена его прознала о том и велела слуге коня увести и продать. Увидел Путник, что коня нет, и стал сапоги свои салом натирать тщательнее. Тогда взяла жена его сапоги и бросила в камин, и сказала, что не отпустит его в Путь. Вспыхнули сапоги, огонь перекинулся на кресло, что стояло у камина, дом вмиг запылал. С трудом успел Путник жену свою из горящего дома вынести, да только мертвая она была. Так и пошел он в Путь - босым , бездомным и овдовевшим.
Другого человека друзья, как о Пути услышали, сговорились не пускать. В последний вечер перед дорогой напоили его отравой слабенькой, чтоб не помер, а так, животом помаялся денек-другой. Да только сами они в тот вечер все из другой бутылки вино пили, и через час слегли все, как один, и до утра не дожили.
Третьего в Пути застал ливень, и остановился он в придорожном кабаке. А слух о Путнике впереди него идет, и встал у него на пути сын кабатчика. То ли пьяный был, то ли проверить захотел, так ли уж Судьба своего избранника оберегает… Оступился, налетел на угол стола виском, на месте умер, хоть удар-то и пустяковый был.

Кони шли медленно, мерно покачивая боками. Путь звал теперь отчетливо и ясно. Лаэрт давно не сверялся с картой, на развилках и перекрестах нужная дорога всегда отзывалась в груди приятным теплом. Они ехали на север, к Морхонским шахтам.
С того дня, как Лаэрт покинул дом, прошло две недели. Лира за это время научилась варить в походном котелке отличную похлебку и натерла жесткие мозоли на тонких белых пальцах. К удивлению Лаэрта она легко привыкла к походным условиям. Она ни на что не жаловалась, охотно бралась за работу, когда нужно было быстро обустроиться на привал. Она много расспрашивала Лаэрта о его службе и, кажется, действительно находила его рассказы интересными. Сама она иногда с улыбкой рассказывала о своей жизни до помолвки, и Лаэрта не покидало чувство, что Лира осторожничает и боится сболтнуть лишнее.
Лира в конце концов решила зарыть отцовские доспехи в лесу, а с мечом расставаться отказалась.
- Я умею. Честно, - упрямо говорила Лира. – Хуже, чем вышивать, конечно, но умею.
- Кстати, - вспомнил Лаэрт. – У меня шов на рукаве разошелся.
- Я знала, что пригожусь тебе! – рассмеялась Лира.
Вечером стали на привал.
Лаэрт притащил бревно, на котором удобно было сидеть, и они устроили ужин. Потом Лира вычистила миски и заштопала тот злополучный рукав. Лаэрт прекрасно понимал, что справился бы и сам. Чем дольше они ехали, тем больше ему хотелось оградить ее от лишних дел. Лаэрту казалось, что ей не место в этом странном походе. Не потому что она не годилась для Пути. Путь не годился для нее. Ей бы в платья наряжаться и ездить на балы и приемы. И чтобы на руках были тонкие красивые перстни, а не царапины и мозоли. И спать бы ей не на сырой земле, а на шелковых простынях, и не в охотничьей куртке, а в тонкой сорочке с кружевами… У Лаэрта заныло в груди, и он знал, что на этот раз Путь не при чем.
К ночи совсем похолодало. Лира расстелила одеяла и привычно легла лицом к тихо потрескивающему костру, Лаэрт лег рядом, накрыл их одеялами и впервые за все время Пути боялся прижаться к ее спине. Тогда она сама подвинулась к нему и положила его руку себе на плечо, прижалась спиной, как прижималась все эти две недели.
Лаэрт понял, что руки его предательски дрожат, и дело тут не в холоде. Лира взяла его ладонь и сжала его пальцы вокруг своих, а он уткнулся лицом в ее затылок и поцеловал раньше, чем подумал.

Ехали молча. Лаэрт презирал себя и старался лишний раз не смотреть на Лиру. Лира и сама ехала мрачная и задумчивая. Лаэрт вспоминал все, что она рассказывала о своей семье, пытаясь собрать эти обрывки в единую картину. По всему выходило, что она чуть ли ни родственница короля, и никакая его должность на королевской службе и даже хорошая репутация не дадут ему права даже мечтать о Лире. Тем более, она помолвлена.
Путь давил на Лаэрта изнутри, вился змеей, выл в голове так, что закладывало уши. Лаэрт стоял на пороге, он вот-вот был готов понять, зачем его выбрала проклятая Судьба. И ему было плевать. Он хотел остановиться, снять Лиру с коня, уложить прямо на молодую траву.
- А я до того, как о тебе и твоем Пути услышала, думала в Норготу сбежать. Ну, чтоб точно герцог не достал…
- Почему именно в Норготу? - удивился Лаэрт. – Илтана ближе и там… ну… не Норгота.
- А кому я в Илтане нужна, - ответила Лира. – Разве что в храм какой-нибудь податься и сгнить там в тоске… А в Норготе я бы к королеве в свиту напросилась. Я думаю, она бы взяла меня. Я бы при ней во дворце жила…
- При Колдуне, - хмыкнул Лаэрт. – Чем же тебе так герцог не угодил, что ты от него готова была к Колдуну в замок бежать?..
- Я боюсь, - тихо сказала Лира, - что он задумал сам занять трон. Король до сих пор не женат и у него нет наследников. Если с ним что-нибудь случится…
- То есть Вторая Линия, - заметил Лаэрт. – В случае, если наследников по линии короля нет, трон наследует старший сын нынешней графини Риор. Это титул, переходящий по материнской линии, причем не со смертью предыдущей графини, а с рождением новой – чтобы возможный наследник престола всегда был из следующего поколения и отец наследника не претендовал на трон…
- Я знаю, - оборвала его Лира.
- Тогда при чем тут твой герцог? Чтобы переворот совершить, ему нужно было родиться сыном графини и не иметь сестер. Не беспокойся за короля и Империю. Им ничего не угрожает.
В небе разошлись облака, и солнце залило лес теплым мягким светом. Лаэрту улыбался – в груди его стало тепло. Как будто до понимания чего-то важного остался один шаг. И он остановил Скора и придержал за поводья Ягоду, спрыгнул на землю и осторожно снял Лиру с седла. Кони послушно сошли с тропинки и принялись щипать молодую траву, мягкую, как шелковые простыни.

- Давай убежим, - повторяла Лира примерно раз в час.
Кони взбирались вверх по узкой каменной тропке. Морхонское нагорье сонно нежилось в рассветной дымке.
- Он найдет нас, Лаэрт. Ты не знаешь его, это очень страшный человек. А Путь скоро тебя отпустит, ты же сам говорил, что почти понял свою задачу. И мы как раз идем на север. Перемахнем Драконью Пасть, у меня с собой есть документы, подтверждающие мою личность, у тебя тоже. Я буду в свите у королевы, ты поступишь в Черную Стражу, тебя возьмут, я уверена.
- Мы должны остаться в Империи, - повторял Лаэрт слова, смысла которых и сам не понимал до конца, просто знал, что так правильно. – Ты должна стать моей женой по закону.
- Ты знаешь, что нам не позволят, - говорила она.
- Нам не посмеют помешать, - Лаэрт чувствовал, что прав, как бывает прав человек, уже протянувший руку, чтобы открыть самую важную в жизни дверь. – Это часть моего…
Дорога резко свернула и пошла вниз, к большой каменной площадке, на которой уже ждал хорошо вооруженный отряд всадников в пурпурных плащах с гербами Илоны. Лира ахнула. За спиной послышался цокот копыт и прямо за ними выехал еще один – с синими гербовыми щитами графа Крона, друга и советника короля, мужа прошлой графини Риор, красивой женщины с тонкими белыми ладонями, и отца нынешней, которую Лаэрт никогда не встречал при дворе.
Со стороны Илонцев выдвинулся вперед один из всадников – высокий статный молодой мужчина с хищными темными глазами. Граф Крон тоже выехал чуть вперед и поднял правую руку в знак того, что не угрожает путникам. Лаэрт развернул коня так, чтобы видеть и илонцев, и графа. Тепло в его груди разгоралось с новой, незнакомой ранее силой.
- Лаэрт Стром, - заговорил граф. – Мы не намерены мешать вам в исполнении вашего предназначения, ибо чтим волю Судьбы.
Илонец с хищными глазами ухмыльнулся.
- Однако же Судьба избирает только путника, - продолжал граф. – Мы просим вас позволить нам поговорить с вашей попутчицей, которая легкомысленно оставила свои прямые обязанности и ввязалась в вашу странную авантюру, поставив под угрозу само существование Империи…
- С дороги, - Лаэрт не сразу узнал голос Лиры. Она вынула из ножен меч и направила острием в сторону илонца. – Не смейте становиться у нас на Пути.
Лаэрт почувствовал, как жжет под ребрами.
Илонец картинно приподнял бровь.
- Радость моя, все это мило, не отрицаю, - проговорил он, лениво растягивая слова, - но мое терпение не бесконечно. Я готов простить вашу странную выходку, если вы прямо сейчас отправитесь с нами.
- С дороги, - повторила Лира, и Лаэрту показалось, что в груди вот-вот завоет ураган.
Граф Крон вздохнул:
- Дитя мое, ваше упрямство так неуместно. Король обеспокоен вашим исчезновением. Ваша мать все слезы выплакала…
- Я никуда не пойду! – крикнула Лира, и Лаэрт впервые за время Пути увидел, как она плачет.
- Довольно, - илонец решительно выслал коня вперед. В груди Лаэрта заколотилось торжественной барабанной дробью, и в такт этой дроби задрожали ноги его коня…

…Один человек прошел пол-Империи. Он шел четыре года и десять месяцев, пока не остановился в придорожном кабаке и не поговорил с одним стражником. Потом Путь его отпустил, и он вернулся в родную деревню. За время его отсутствия в деревне случился мор, и полдеревни умерло. Выжившие жители деревни прошли лечение в Храме Светлых Богов у высокого служителя и разъехались по другим местам, а все дома в той деревне сожгли, чтоб зараза в них не сохранилась.
Другой странствовал шесть месяцев, а как вернулся, то узнал, что без него семья не справилась с хозяйством, и все добро пришлось отдать за долги, а дети разъехались по разным городам и селам, а дом его больше ему не принадлежит. Пришлось ему скитаться, пока не нашел своего сына и тот его не приютил.
Третий вернулся – а жена его за другого уже вышла. А его самого уже полгода как схоронили, вон, и могила на кладбище стоит – ухоженная, со свежими цветами. Все же любили его и помнили…

…Барабанная дробь набирала силу, стучала уже не только в груди и в висках – теперь казалось, ее могла слышать и Лира, и граф Крон, и темноглазый илонец. Тяжелая, нарастающая мелодия звучала со всех сторон, эхом отзывалась в камне под ногами и за спиной. Казалось, сами скалы поют вместе с ней. Ноги коня герцога Илонского тоже задрожали – сильно, внезапно и совершенно не в такт торжественной песне скал. Камень под копытом пошел трещинами, и ветер завыл, вплетаясь в громовую мелодию. Лаэрт чуть потянул поводья на себя, и Скор сделал четыре шага назад, отстукивая подковами в такт. Небо над головой закружилось, облака собрались в стаю и хищно уставились в макушку Лаэрта, барабаны стучали теперь со всех сторон и ничего не осталось, кроме этого страшного торжественного грохота.
Кусок скалы под ногами герцогского коня ушел вниз одним мощным аккордом, несколько огромных глыб рухнуло следом прямо перед мордой Скора и отбарабанило еще несколько финальных тактов – и стихло. Только Лира тихонько всхлипнула за спиной.

Ехали молча. Морхонское нагорье осталось далеко позади, илонцы уехали, не попрощавшись. Граф Крон хмурился, Лира всхлипывала. Бледная и тонкая, с красным носом и заплаканными глазами, она выглядела теперь беспомощной девчонкой, которую Лаэрт ни за что не взял бы с собой ни в какую дорогу. Где были его глаза, когда она только прибыла на порог отцовского дома?
Лира иногда поднимала голову и тоскливо смотрела на Лаэрта, будто ждала от него чего-то. Лаэрт молчал. Еще вчера он представлял себе, как будет добиваться руки Лиры у ее отца, обдумывал, что ему скажет и как убедит в том, что они с Лирой непременно должны пожениться, что такова их Судьба и иначе быть не может. Сегодня Судьба молчала. Да и Лаэрту затея с женитьбой на Лире казалась теперь детской блажью. Куда ему до Второй Линии?..
Граф Крон иногда посматривал на Лаэрта с опаской. Но земля не расходилась под копытами его коня, с неба не били в него молнии, и граф успокаивался. Теперь ничто не мешало ему просто взять и увести свою дочь домой – он понимал это не хуже самого Лаэрта. И Лира тоже понимала.
Лаэрт планировал ехать с ними до самого Шора, а уже оттуда свернуть в столицу. Его грела мысль, что раз интересы Судьбы касались Второй Линии, Король простит ему его задержку и позволит вернуться на службу. Лаэрт представлял себе, как прибудет в столицу – и мысли об этом ничем не отзывались в груди. Мысли и действия перестали делиться на верные и невыносимые. Лаэрт просто был, просто ехал, просто думал.
Впервые за долгое время он, наконец, был свободен.

@темы: проза